– На палубу.
Розенкранц разглядывает палубу. Хлопает по ней ладонью.
Розенкранц.
– Хорошая клепка, а?
Гильденстерн.
– Да, я тоже люблю корабли. Мне нравится, как тут все устроено. На корабле человек может не беспокоиться, в какую сторону ему пойти или не пойти вообще, – проблемы не возникает, потому что ты все равно на судне, а? Идеальное место для игры в пятнашки... Я думаю, я всю жизнь мог бы провести на судне.
Розенкранц.
– Очень здорово.
Розенкранц делает вдох – с удовольствием – и выдох – уже со скукой. Гильденстерн встает и смотрит в зал поверх голов публики.
Гильденстерн.
– На корабле человек свободен. Временно. Относительно.
Розенкранц.
– Ну, а как оно?
Гильденстерн.
– Бурное.
Розенкранц тоже встает и присоединяется к Гильденстерну.
Оба стоят и смотрят в публику поверх голов.
Розенкранц.
– Кажется, меня уже мутит.
Розенкранц идет в глубину сцены. Было бы хорошо, если бы с авансцены туда – как с нижней палубы на верхнюю – вело несколько ступенек. Зонт находится на верхней палубе. Розенкранц останавливается около зонта и заглядывает за него. Гильденстерн тем временем, глядя в зал, развивает свою тему.
– Свобода передвижения, слова, импровизации – и все же... И все же тюрьма. Ибо границы этой свободы определены неподвижной звездой, и все наше перемещение – лишь небольшое изменение угла по отношению к ней; мы, конечно, можем ловить момент, наслаждаться на все сто, шнырять туда-сюда, но, как бы мы ни вертелись, круг замыкается, и оказываешься лицом к лицу с тем неизменным обстоятельством, что мы, Розенкранц и Гильденстерн, снабженные письмом от одного короля к другому, просто-напросто доставляем Гамлета в Англию.
В это время Розенкранц с многозначительной миной, стиснув зубы, как если бы обладал большой тайной, на цыпочках приближается к Гильденстерну, украдкой озирается и – свистящим шепотом:
Розенкранц.
– Слушай, он – там.
Гильденстерн (без удивления).
– Что поделывает?
Розенкранц.
– Спит.
Гильденстерн.
– Это ему полезно.
Розенкранц.
– Что?
Гильденстерн.
– Что может спать.
Розенкранц.
– Да, полезно.
Гильденстерн.
– Мы теперь с ним.
Розенкранц.
– Может спать спокойно.
Гильденстерн.
– Все равно для него все кончено.
Розенкранц.
– Для гибнущих в пучине грозных вод...
Гильденстерн.
– Насущный лозунг подыщи нам днесь.
Глухой стук: они садятся. Длинная пауза.
Розенкранц (шевелится, оглядывается).
– Ну, что теперь?
Гильденстерн.
– Ты о чем?
Розенкранц.
– Ну как – ничего же не происходит.
Гильденстерн.
– Мы плывем.
Розенкранц.
– Знаю.
Гильденстерн (сердито).
– Ну так чего тебе еще? (Печально.) Никакой информации. Одни огрызки... и мы еще должны анализировать эти приказания. Которые мы едва помним. Которые ничем не отличаются от инстинкта...
Розенкранц сует одну руку в кошелек; вытаскивает монету и заводит обе руки за спину, потом протягивает Гильденстерну два кулака. Гильденстерн хлопает по одному из них. Розенкранц разжимает ладонь, там – монета. Отдает ее Гильденстерну.
Процесс повторяется.
Процесс повторяется.
Процесс повторяется.
Гильденстерн начинает нервничать. Он уже хочет проиграть.
Процесс повторяется.
Гильденстерн разжимает один кулак Розенкранца; потом, сообразив, – второй. Выясняется, что в обеих ладонях было по монете. Розенкранц смущен.
– У тебя по монете в каждой?!
Розенкранц (смущенно).
– Да.
Гильденстерн.
– Каждый раз?!
Розенкранц.
– Угу.
Гильденстерн.
– Какой же в этом смысл?
Розенкранц (с чувством, проникновенно).
– Я хотел сделать тебе приятное.
Слышен глухой стук.
Гильденстерн.
– Сколько он тебе дал?
Розенкранц.
– Кто?
Гильденстерн.
– Король. Он же подкинул нам малость.
Розенкранц.
– А сколько тебе?
Гильденстерн.
– Я первый спросил.
Розенкранц.
– Столько же, сколько тебе.
Гильденстерн.
– Он не хотел оказывать предпочтения.
Розенкранц.
– Сколько он тебе дал?
Гильденстерн.
– Столько же.
Розенкранц.
– Откуда ты знаешь?
Гильденстерн.
– Ты сам только что сказал – откуда ты знал?
Розенкранц.
– Он не хотел оказывать предпочтения.
Гильденстерн.
– Даже если бы мог.
Розенкранц.
– Чего, конечно, не мог.
Гильденстерн.
– Он даже не был уверен, не путает ли нас.
Розенкранц.
– Не путая нас.
Гильденстерн (оборачиваясь к нему, яростно).
– Почему ты не можешь сказать ничего оригинального, своего?! Неудивительно, что топчемся на месте. От тебя никакого проку – только повторяешь на разные голоса.
Розенкранц.
– Мне ничего не приходит в голову оригинального. Но я хорошая поддержка.
Гильденстерн.
– Устал я все время выкладываться.
Розенкранц (покорно).
– У тебя сильная индивидуальность. (Почти плача.) О, что с нами будет!
Гильденстерн утешает его; вся его жесткость улетучивается.
Гильденстерн.
– Не плачь... все будет в порядке... ну же, ну... говорю тебе, все будет в порядке. Я постараюсь.
Розенкранц.
– Но мы же ничего не можем поделать, мы же брошены на произвол судьбы!
Гильденстерн.
– Мы плывем в Англию, мы везем туда Гамлета.
Розенкранц.
– Зачем?